Микото волком смотрела на некроманта, который чего-то ждал. Позади неё, в городе, уже скопилась целая толпа. Девушка на секунду подумала о том, чтобы попытаться допрыгнуть до городской стены, однако тут же выбросила эту глупость из головы. Во первых: было слишком далеко. Во вторых: Анеллах ни за что не допустил бы такого простого побега.
Пользуясь временем, выделенным некромантом, она вспоминала о своих скромных двадцати-одном годах жизни. Какой она была: целеустремленной мечтательницей, распланировавшей всю свою не очень долгую жизнь. Не очень - это потому, что она очень не хотела быть старой. Не потому, что станет морщинистым ужасным монстром, а потому, что здоровье подводит, организм сдает и т.д... Некоторые теряют рассудок, этого она тоже очень не хотела. Ведь она любила мыслить, любила мечтать, планировать. Надев свои походные очки и отвлекшись  от отчета, она частенько сжимала в замерзшими ладошками чашку с чаем, поеживалась в теплом пледе и думала о всяком. Вот, совсем обо всем. Чаще всего, предмет мысли зависел от настроения: когда ей было грустно и одиноко, она мечтала о своей будущей любящей семье с тремя детьми, причем обязательно сначала должна была родиться одна девочка, а потом и двое мальчишек. Дом будет не то, чтобы большим и шикарным, но как минимум это будет не квартира, и там будет очень уютный камин. Как замучившийся муж будет приходить домой и жаловаться на своего ужасного, но справедливого, начальника, а она будет слушать и расставлять перед ним блюда, о которых тот мечтал весь рабочий день. Затем, наконец, тихо сядет рядом и просто будет с улыбкой смотреть на его уставшее лицо. Мечтала о том, как они будут воспитывать детей: первая поездка на велосипеде, радостные улыбки, детское новогоднее ожидание, минуты счастья перед огромным тортом в дни рожденья... Счастливая, тихая старость: солнечные дни на заднем дворе, на качелях, рядом с любимым, и всю свою жизнь любящим, её, человеком. А вокруг море совсем еще маленьких внуков, добрее неё для которых не существует в мире никого.
Так забавно ей было вспоминать об этом сейчас, такой внезапно и неестественно быстро повзрослевшей. Сейчас она жалела и винила себя в том, что жила в мечтах и жила она в будущем, а настоящей жизни так и не испытала... Все что у неё было - учеба, а затем работа натуралиста. По пол, по трети года в лесу, в одиночестве, изучая местную фауну. Что она видела? Что испытала? Что у неё было? Чем она могла гордиться и о чем с радостной улыбкой вспоминать по вечерам в её двадцать шесть лет?
Бывало, выбравшись из башни, из леса, она приходила сюда, в этот город. Наблюдая с крыш через окно, она смотрела на то, как укладывают детей спать, как читают им сказки, и как те, полные удовлетворенности засыпают с умиротворенной улыбкой на лице. Свет медленно тухнет, и ребенок отправляется в свой выдуманный мир, где всё по детски беззаботно, светло и все именно так, как ему хочется. Как кто-то ссорятся, а через сорок минут уже обнявшись сидят на диване и виновато смотрят в стороны, не находя сил перешагнуть через гордость или стыд и начать первым. А еще через пол, как смеются или просто просят друг у друга прощения, улыбаясь и думая, что лучше человека им не найти никогда и нигде.
Этот город считают темным и неприветливым многие. Но не многие знают, что вся доброта, жизнерадостность и радость живет не в холодных каменных стенах, а в сердцах людей, населяющих его. Это видели не многие. Еще меньше - понимали это: только те, кто ничего из этого не имел и мог лишь тихо и безучастно наблюдать со стороны, четвертую или пятую тысячу раз представляя себя на чьем-то месте. Десятую или двадцатую тысячу размышляя о том, почему ЭТО произошло именно с ним, а не с кем-то из миллионов других людей.
Встав на эту сторону жизни, Микото поняла таких людей. Последние пять лет бездомные и брошенные, проснувшись холодным утром от голода, согревая посиневшие от сухого ветра кисти, находили рядом пакет с едой и теплую одежду. Больные смертельными неизлечимыми болезнями, парализованные, инвалиды, просыпались с привычными для них мыслями, однако внезапно для себя находили открытки с приятными словами, подписанную картину любимого художника, взявшуюся неизвестно откуда и висевшую прямо напротив их кровати. К некоторым пару раз в неделю заходил странный парень или девушка, с полностью закрытым лицом и непривычно тихим голосом, однако именно эти люди знали о чем говорить, чем утешить, чем поделиться, развеселить или приободрить. Их визита многие ждали, считая секунды в каждой минуте, а в вечера, накануне долгожданной встречи, засыпали, думая о приятном, а не глядя в окно на прохожих, спешащих в дождливый вечер домой и считавших, что это у них плохая жизнь, и не понимающих, ради кого на самом деле плачут небеса.
Одна мертвая девушка, при помощи магии, поднимающей мертвецов, смогла сделать намного больше добра, подарить намного больше счастья, надежды и тепла, чем... Пожалуй, почти любой. Вот что она могла вспоминать по вечерам с улыбкой, вот что грело её давно сгнившее сердце. Вот, о чем она думала сейчас. Её беспокоила не собственная жизнь, а то, что завтра к обреченной пятнадцати летней больной Саре, как обычно, ровно на три минуты забежит медсестра, называющая её Ксаной, поменяет бельё, проверит показания приборов, которые еще, максимум, месяц будут неизменно стабильны, и пулей выбежит оттуда вон. Она знает, что у девочки нет родных, однако через пятнадцать метров, или двадцать быстрых шагов, которые Сара за долгие два года уже давным давно посчитала, лежит её больной брат. И все бы было ничего, если бы и сегодня к больной заглянул лучший друг её отца, которого до этого она почему-то никогда не видела, или не помнила, со странным именем Гизмо. Пусть он ходит немного странно, носит еще более странную одежду и никогда не показывает своего лица, но он придет, опустится на край кровати и проведет с ней весь день. Так думала она... Этого она ждала и надеялась, этим жила. Она, и еще две сотни человек, поверивших в высшие светлые силы и молившиеся каждый вечер перед сном, в надежде проснуться и найти свой кусок хлеба или еще что-то, в чем они крайне нуждались и чем жили. Микото забавляло наблюдать, как бездомные мальчишки всей сворой собирались в переулке, в дали от чужих глаз, садились на подранные матрасы и старший из них начинал импровизированную молитву, выдумывая слова, искренние слова, на ходу, а другие, закрыв глаза, подхватывали. Они даже придумали прозвище своему ангелу - Мать. Хотя, все ласково говорили мама. И даже самые хитрые, прикидывающиеся спящими, а на самом деле ожидающие, когда же появится их светлый дух, что-бы наконец увидеть его и на следующее утро хвастаться перед всеми, никогда не замечали, как буханка хлеба и шоколадка появляются в самом центре их "общежития".
Именно на этой мысли оборвал её Анеллах:
-Значит, ты решила поиграть с папочкой... - Прохрипел его мерзкий голос- Ты ведь знаешь, как он важен для меня. Ну же, просто отдай его мне. Я знаю, ты не хочешь сделать зло папе...
В девушке закипела ярость. Однако, она прекрасно знала и понимала, что далеко не ей тягаться с магом. Когда она ударила по земле рукой, под почву тут же просочились десятки тонких черных щупалец. Руки некроманта моментально удлинились и кисти, словно они весили по тонне, с грохотом упали на землю. Огибая подземных чудищ, щупальца девушки паутиной распространялись во все стороны от неё.
Еще... Еще немного... Успею!
Через несколько мгновений, она разом выдернула их все из-под земли, подняв такую огромную кучу пыли, что она возвысилась на десяток метров вверх, и ветром начала не спеша разноситься по округе. Микото сорвалась с места. В этот же момент из-под её ног вырвалась огромная зубастая пасть, размером с китовую башку. Как только её челюсти хлопнули, поймав пустоту, они тут же разделились, быстро уменьшившись в размерах и приняв форму кистей, а клыки обратились обратно в пальцы. Между тем местом, где стояла девушка, и некромантом была вырыта целая траншея. Микото со всех сил бежала к краю. Видимо, маг прочел этот ход, однако ничего не видел, поэтому по краям земляного столба, по всему периметру, тут же вылезла "живая изгородь", тянувшаяся к девушке всем, чем могла.
Если не попаду, мне конец...
За пару секунд до этой короткой мысли, её рука лопнула, а лучевая кость обратилась костяным лезвием одноручного клинка односторонней заточки. Зажмурив глаза, она прыгнула на саблезубую когтистую бесформенную тварь и рубанула со всей силы. Она почувствовала, что локтевой сустав не выдержал и лопнул. Однако, она летела... Она прорвалась. Открыв глаза, она заметила приближающуюся землю, а так же то, что сумку она оставила наверху... Оскалившись, она отбивалась ногами и хвостом от тварей и упырей, выпрыгивающих на неё из стенок столба, пыталась отрастить крылья. Не такие, которые позволили бы ей летать, нет. На это не было времени. Ей достаточно было и тех, что смогут смягчить падение. Перепонки вышли огромными. Чтобы взмахнуть крыльями таких размеров, нужна была дурь носорога. Микото же было достаточно расправить их. Девушка, относительно, плавно приземлилась, однако, под её ногами, как обычно, уже торчало три зубастых ряда. Стоило ей коснуться почвы, как ловушка захлопнулась. Из со свистом сомкнувшихся у неё над головой челюстей торчала лишь переломанная рука. Затем, поверх предыдущей, захлопнулась вторая пасть, еще большая по размерам. А за ней и третья. Затем, верхний слой земли треснул и наружу показалась огромных размеров крылатая четвероногая тварь - их хозяйка. Её можно было сравнить с драконом, даже были некоторые сходства. У неё на голове уже стоял некромант. Взмахнув крыльями, она выплюнула останки в сторону. В том числе - и раздробленную на куски черепушку.
Перед тем, как тварь взмахнула во второй раз и оторвалась от земли, улетев вдаль, безглазый Анеллах, сжимая в одной свисающей руке тёмный сферический предмет, прохрипел:
-Первый блин... всегда комом.